Русские не сдаются. Приключчение в рейсе

РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ

Л. А. Исаенко                                          

                                             Историю эту поведал гидроакустик Алик Бахшиалиев, а ему его начальник Миша Сапин. Так что, если слышали другой вариант, не судите строго, сработал испорченный телефон.

Бывает в море до того охватывает тоска, что хоть за борт майнайся. И хорошо если находится человек умеющий разглядеть такое состояние у другого, понять его и умело снять напряжение.

С кем только не сводила судьба на палубах траулеров, во время долгих полугодовых экспедиций! Лица многих стёрлись из памяти напрочь, даже фамилии их в сохранённых судовых ролях, по прошествии лет, ни о чём не говорят. Но тралмастера, бакинца Иванова Погосовича Погосова мне никак не забыть, очень уж оригинальным характером, да и внешностью, через папу-маму, наградила его Природа.

                                                Представьте себе человека смуглого, худого, даже тощего, как муравей. На тонкой шее, сухая голова с копной жгуче чёрных неописуемо кучерявых волос. Есть такая, то ли африканская, то ли индийская птица, у неё нос голову перевешивает, отчего она держит её наоткид на спину. Вроде, как гордо несёт. Так на этом носу ещё горб и у птицы, и у Погосова. Усы у него росли прямо из ноздрей…

В общем, человек с именем хоть и странно звучащим, как имя, да и с физиономией явно не со среднерусской возвышенности. Он и был с Армянских гор, куда в день его рождения забрела партия геологов с начальником Ивановым подсобившим доставить роженицу вертолётом прямо в Ереван. В честь чего дитяти и было дано такое странное, а на русский слух прямо-таки диковинное имя.

Впрочем, по имени его никто и не величал, а называли по внешности и по месту рождения – Хан.

Была у него и ещё одна примета, ничуть не портившая облик, даже придававшая своеобразную особинку. Через лоб, от брови и до виска тянулся почти прямой шрам, далее прятавшийся под кудрями.

                                          На вопрос о происхождении отметины, гоготал, - панимаишь дарагой, малинький был, с горой столкнулся, Арарат называется. Слышал? на ней Ной ковчег строил, людей-зверей спасал, там эта лодка до сих пор и лежит, панимаишь? Очень большой гора, а я малинький, не поломал гору, головку только себе повредил. – И он уходил, похохатывая и ощупывая шрам.

                                                Но имя, внешность со шрамом и даже кличка, это ещё что! Необузданно весёлого нрава был человек, его так и тянуло подковырнуть кого-нибудь, подшутить, разыграть. Чёрные без зрачков глаза, смотрели на людей, казалось с единственной целью - чтобы с этим человеком сделать такое-эдакое, как его разыграть, отхохмить. В особенности, когда к тому располагали обстоятельства. За ним, как говорится, не заржавеет, он мог в нужном ракурсе развернуть любую ситуацию.

                                                И всё-таки мне удалось разговорить его, и вот что он поведал:

                                             - Где-то в Средиземном море, уже на подходе к Эгейскому, к нам на борт перекинули в авоське-стропе мертвецки пьяного человека в форме морского лётчика, вместе со всеми его бебихами. Предупредили, - хороший человек, но запойный, во хмелю необузданно буен. Содержать в чём-нибудь железном, без мебели, и окон. На прогулке глаз не спускать, может вытворить всё что угодно, а протрезвеет милейший человек, нрава кроткого и ничего не помнит, а может и придуривается... В общем, живой экспонат для изучающих загадочность русской души.

Правда на баке, выдавали другую версию буйства пилота. Женщина. Кто-то «сердобольный» не выдержал - нашёл же время! и сообщил, пока ты там порхаешь, любимая тоже… не всяк способен утешиться песенным – если невеста уходит к другому... Он считал, что не повезло именно ему, а не тому… и пошёл вразнос.

                                       Поместили буяна в твиндек. Рыбу мы сдали и в этом хранилище улова остались только неподъёмные пайолы, на которые складируется всё добытое в рейсе и расфасованное по тридцатикилограммовым пакам. Освещение - несколько тусклых лампочек на подволоке.

Пока летун отсыпался, рядом положили голый матрас, принайтовили к пайолам табуретку и стол. Обстановка более чем спартанская, но жить можно, а мне поручили присматривать за бузилой. Смотрел я, смотрел и придумал. Подговорил земляка, технолога Алика Байрамова, сыграть роль переводчика, а себя назначил на роль турецкого паши. Из реквизитов Нептуна взяли сабли, соорудили чалмы-шаровары, позаимствовали у женщин халаты из заморских тканей и стали натуральными турками. У меня даже кальян был – подарили в Пакистане за работу.

                                      Для начала сообщили хмельному летуну, пока голова у него в тумане и ещё бо-бо - мы турки, его выкрали, находится он на плавучей тюрьме в Мраморном море и выход у него один - сообщить военные секреты, а если захочет, то будет служить в Турецкой авиации и получать не жалкие советские рубли, а полновесные американские доллары-вездеходы.

                                       Между собой мы говорили на Азербайджанском, а потом «переводчик» переводил на русский.

Но, как мы ни уговаривали пилота выдать секреты, сколько у них самолётов, скорость, вооружение, количество бомб… не колется служака. Смотрит исподлобья, молчит и только желваками ворочает на скулах. Толмач ему и так, и сяк, мол, высокий начальник, паша – это я, тратит на него своё драгоценное время (его же в гареме ждут!), а он такой-сякой не ценит внимание, которое ему оказывают. Видно придётся тебя утопить в мешке с кошками, опозорить окончательно, так у нас топят только неверных жён.

                                       Это мы на него давим, потому что торопимся, рейс кончается, мы уже в Чёрном море, а хохма не удаётся.

                          В общем решаем утром прийти к нему с самым большим мешком в который посадили двух ничего не подозревавших судовых кошек.

Для соблюдения законности процедуры, взяли с собой и кади, третьего «турка» - судью, семипудового рефмеханика Володю Протасова на роль палача, а для страховки тоже немаленького, второго тралмастера. Все чёрные, усатые и загорелые, из тропиков же возвращаемся – натуральные турки…

И вот последние уговоры, на которые летун лишь презрительно ухмыльнулся, толмач командует, - встать, суд идёт! Наши встают, палач трясёт мешком с мяукающими котами.

                              И тут происходит совершенно не предусмотренное сценарием и потому неожиданное. С криком, - русские не сдаются! - летун хватает табуретку на которой сидел, я не успел уклониться и первым вырубает меня – пашу, главаря. К такой битве мы не подготовились…

Дальнейшее я не помню, очнулся уже на берегу в больнице водников. Как он мне череп не раскроил? Рассказывали, майор оказался вёртким мужиком, вскочил на стол и крутил табуреткой, никого, не подпуская к себе. Коты вырвались из мешка и добавили ору в общий гвалт.

Но повезло, защищаясь от «турок», майор зацепил табуреткой за подволок, и она рассыпалась у него в руках, на него накинулись, связали…

                             - Вот так и образовался шрам. В общем на скользкие темы я больше не шучу, а бывает так и чешется, - хохотнул Хан-Паша Иванов Погосович поскрёбывая отметину, - а меня после этого случая прозвали Ханом, хотя я был всего лишь «пашой».