ВОЛНЫ ПАМЯТИ (ЛЕОНИД ИСАЕНКО)

Произведение "Волны памяти" Леонида Исаенко - настольная книга для ихтиолога и любого моряка, настоящее введение в профессию.


Клочья рваных лохматых туч сваливаются c легендарной горы Митридат, норд-ост бросает их вниз, к серому всклокоченному морю, вздымающемуся навстречу. ... ...


Редкий человек не мечтает в детстве о путешествиях в неизвестное. То место где живешь, кажется слишком обычным, лишённым привлекательности, и ничего интересного произойти в нём не может, а вот за горизонтом столько всего таинственного и так хочется его увидеть! Не просто увидеть, но и рассказать об этом другим. Очень сильно, подкреплённая опытом общения с уличными пацанами, довлела эта мысль — рассказать…

В те годы зарождался отечественный океанический рыболовный флот, и одной из его баз стала моя родная Керчь. Я понял: вот она реальная возможность посмотреть мир. В марте 1962 года возвращаюсь в Керчь и переступаю порог АзЧерНИРО (с 1989 года ЮгНИРО — Южный Научно-Исследовательский Институт Рыбного хозяйства и Океанографии), чтобы проработать в нём вплоть до ухода на пенсию. Здесь я нашёл точку приложения своих сил, осуществил свою мечту.


Перед этим своим желанием расстаться с Алтаем и вернуться в Керчь я поделился с отцом. Тот провёл предварительные переговоры со своим знакомым, заместителем директора института по научной части О.И. Саковцом и вот я, великовозрастный уже дядя, иду с папаней устраиваться на работу. Отца, видимо, радовало не только возвращение полублудного сына в родные пенаты, но и, возможно, он питал некоторые надежды, что я продолжу его дело на ниве рыбной промышленности. Я и продолжил, но несколько в иной ипостаси.


На работу меня принимали так: «Прежде чем вы приступите к выполнению своих несложных пока обязанностей, хотелось бы выяснить один важный, принципиально важный вопрос... Нет, два вопроса».


Человек, говоривший мне эти слова и в паузах между ними выпускавший клубы дыма такой густоты, что к концу фразы оказывался, несмотря на распахнутое окно, погружённым в удушливое облако, остановился, небрежным взмахом развеял завесу и словно всемилостивейший  боженька глянул с небес на землю, на меня. Он сидел у окна, и голова его светилась в ярком свете последнего мартовского дня нимбом седых, всё ещё волнистых, там, где они сохранились, волос.


В этот момент марево снова затянуло его лик, но мгновения было достаточно, чтобы разглядеть хитро щурившиеся под кустистыми бровями глаза, изрезанное морщинами, лучившееся радушием лицо. Он спросил: «Можете ли вы плавать, и верите ли в существование белых пятен?»


Я ответил утвердительно, ибо мне ничего в жизни так не хотелось, как сейчас же заняться стиранием этих пятен, а плавать научился едва ли не раньше, чем ходить. Но оказалось, что под словом плавать он подразумевал хождение на судах в моря. Ещё бы! Я не то что мог, я желал всей душой именно этого. Хотя тогда, конечно, не предполагал, что ходить в моря мне придётся долгие годы — в общей совокупности чистого моря в девятнадцати океанических и в несчётного количества Азово-Черноморских экспедициях у меня наберётся свыше двенадцати лет.


Позже одно из белых пятен Индийского океана, пик в системе подводного горного хребта Экватор, будет назван именем этого человека — пик Травина.


Валентин Иванович был первым заведующим только что созданной Лаборатории океанического рыболовства. Вот её научные сотрудники на начало исследований: Борис Соловьёв, Константин Янулов, Владимир Демидов, Вячеслав Некрасов, Борис Выскребенцев, Евгения Шаботинец. Вадим Кракатица


Обратите внимание на гендерный состав лаборатории — 6:1! Со временем численность сотрудников всех рангов выросла в несколько раз, но соотношение осталось тем же. Морская экспедиционная жизнь всё-таки удел мужчин.


Есть такая крылатая фраза, выпущенная в мир книжным коллегой, капитаном Христофором Бонифатьевичем Врунгелем: как корабль назовут, так он и поплывёт. В применении ко мне можно перефразировать: на какую должность назначат, тем тебе и быть…


Моя первая должность имела довольно странное название — судовой наблюдатель. Не знаю, были ли подобные должности в других сферах народного хозяйства. Допустим — нефтяной наблюдатель, угольный, сельхоз … лесного нет точно.


Говорили, что, якобы, таким образом ликвидировался разрыв между лаборантами и научными сотрудниками, делая переход более плавным, ибо «наблюдателям» платили аж на пять рублей больше, чем даже старшему лаборанту, а на эту пятёрку в те времена можно было купить хлеба чуть ли не двадцать буханок!


Правда, после первой же моей экспедиции эту должность ликвидировали, она как-то нехорошо ассоциировалась с пресловутыми и вездесущими «американскими наблюдателями», к тому же, некоторые наши суда на первых порах имели не названия присущие всем гражданским судам, а номер, как у военных кораблей… Да и, согласитесь сами, советскому человеку, строителю коммунизма, наблюдать? Нонсенс. С ломом, бензопилой или лопатой, это да, по-нашему…


Но всё-таки хоть и в других должностях, но наблюдателем я и остался по сию пору. Как в воду глядели мои старшие наставники и работодатели. Оказывается, сам того не зная, именно этого я и хотел — наблюдать, с тем чтобы потом рассказать о всём виденном.


Как недавно, кажется вчера, задавались мне эти вопросы, но целая вечность — моя единственная жизнь — прошла с тех пор.


Иной раз под конец рабочего дня кто-нибудь поднимет голову от бумаг, графиков, микроскопа, отрешённо поведёт взглядом по стенам, полкам, столам, на которых висят, лежат, стоят фотографии, книги, свёрнутые рулоны чертежей, карт, кораллы, причудливые раковины, маски, просто камни и другие экспедиционные сувениры и скажет: «А вот этот кусок Гондваны я отбил собственной головой у мыса Рас-эль-Фантас». При этом постукивая карандашом по висящему на проволоке под книжной полкой розоватому камню, изъеденному морем, временем, морской живностью и обросшему его обитателями. Камень звенит, а рассказчик потирает другой рукой лоб. Мы все знаем: на границе волосяного покрова у него до сих пор бугрится заросший шрам...


Хотя, как потом выяснится, происхождение шрама совсем иное…


Эпизоды, один другого красочней и занятней, возникают в памяти всех, тем более что «пылинок дальних стран» предостаточно, и не только «на ноже карманном».


А иногда, по пятницам, под рукой оказываются слайды, приготовленные для лекции в школе, или в каком-нибудь городском учреждении, предприятии… Минутное дело завесить окно комнаты №47, в которой я проработал почти все годы, включить диапроектор, и нет уже ни нашей «светёлки», ни дождя или снега за окнами, и не декабрь на календаре…


В комнате нас семеро, а всего в лаборатории около пятидесяти, но пятнадцать-двадцать сотрудников постоянно отсутствуют. Экспедиции, командировки, отпуска, отгулы. Одни возвращаются, загорелые, обросшие экспедиционными бородами, другие уходят, улетают, уезжают им на смену.


Все мы, кроме самых молодых недавно принятых на работу, не однажды бывали в далёких морях от Красного моря, Персидского и Бенгальского заливов до Антарктиды, и от Африки до Индонезии и Австралии с Новой Зеландией. Эти акватории — сфера исследований нашего института. Всех других лабораторий она касается какой-то частью, наша же полностью ориентирована на изучение сырьевых ресурсов Индийского океана, поэтому она так и называется.


У каждого по десятку, а то и больше полугодовых рейсов-экспедиций. Начинающие — вчерашние студенты из сухопутных Перми или Казани, Кишинёва, Киева, Харькова, а то и Красноярска восторженными глазами разглядывают «старых морских волков». Жадно прислушиваются к разговорам, в которых обыденно мелькают названия экзотических морей стран, островов, портов...


Не за горами время, когда и они так же буднично будут упоминать острова Каргадос-Карахос, залив Прюдс или гору Экватор, подводную, конечно. У нас всё подводное, не только горы, но и целые хребты, по своей протяжённости и высоте не только не уступающие, но часто и превосходящие сухопутные. А уж по неисследованности! Ни Колумб, ни тем более Марко Поло сюда не заглядывали.


Все — Магеллан, Васко да Гама, Кук, Лаперуз, Тасман и Кергелен, Головнин, Беллинсгаузен и Лазарев проплывали над ними, не подозревая об их существовании…


Первым моим делом в институте было — рожкать, то есть сдирать ржавчину и затем красить акулью клетку, подумать только — акулью! Было от чего прийти в восторг, одно это слово вызывало череду волнующих ассоциаций из книг Жюля Верна, Беляева, Адамова и фильмов Кусто.


Но зато следующая работа несколько отрезвила меня. Пришлось делать морфометрический анализ зафиксированной в формалине ставриды. Собственно анализ — измерение различных частей тела рыбы штангенциркулем, подсчет числа лучей в плавниках и жаберных тычинок — делала молоденькая симпатичная девушка Линочка Дракина, и это несколько утешало, я любовался её милым личиком, желая лишь одного: скорей бы в море. Я лишь записывал ряд ничего не говоривших мне цифр, выстраивавшихся в длинные колонки. Работа была скучной и монотонной, как и её название. Вдобавок еще гнусный запах формалина!


Каждый день одно и то же: цифры, цифры, унылые бесконечные ряды цифр. И все это лишь для того, чтобы установить тот ли это вид ставриды, за который мы его принимаем или другой? В толстом как амбарная книга журнале исписаны три или четыре страницы, и на это ушла неделя! Ежедневно я ходил в институтский подвал, где в гробах (так назывались громадные цинковые ёмкости), в растворе формалина в марлевых мешочках хранились привезённые из экспедиций рыбы различных видов. Я отбирал ставрид, клал на отмочку в другие ёмкости, менял воду... Ставрид в гробах было много, руки пропитываются гадостным духом этого фиксатора. Путём несложных арифметических действий я вычислил время, необходимое для заполнения оставшихся страниц, и... акулья клетка, дивно звучащие названия мысов и атоллов отодвинулись за горизонт.


Так с самого начала передо мной встали две стороны выбранной работы; с одной — туманно-книжно-бригантинная романтика, а с другой — обыденность камеральных исследований. Моя бригантина, почти как врунгелевская «…БЕДА» никак не отходила от берега, приросла к нему. И этих исследований, требовавших несусветного терпения, увы, как оказалось, гораздо больше, я же, по-своему юному недомыслию, не представляя конечного результата, заскучал, всерьёз подумывая, а не рвануть ли обратно в дивно пахнущие кедрачи и пихтовники Алтая?


В лаборантскую, где мы делали анализ, иногда заходили научные сотрудники, и мой подугасший первоначальный энтузиазм, как оказалось, не остался незамеченным. Однажды один из них, это был Владимир Федорович Демидов, обратился ко мне, и после витиеватых извинений, смысл которых был в том, что не оторвал ли он меня от высоких научных занятий, вручил, опять же с извинениями, журнал со статьёй, которую — снова цепь извинений — его уважаемый коллега, возможно, уже читал? «Коллега» не то что не читал, а даже не подозревал о существовании такого журнала.


— Нет, не читал, — ответил я мрачно, взглянув на название «К вопросу о ...». Однако статья меня захватила. В ней обсуждалась изученность Мирового океана и Индийского в частности. Оказывается, мы знаем о нём меньше, чем об обратной стороне Луны. Ничего себе! Ещё несколько столь же броских фраз окончательно всколыхнули меня. Но дочитать статью так и не удалось, на следующее утро поезд увозил меня в первую, пока лишь в камышовые джунгли Дуная, командировку-экспедицию...


Геологи, геодезисты, топографы, охотоведы и другой бродяжий народ, отправляющийся в лето ли, в зиму в экспедиции, называет место своей работы — поле. Будь-то тайга, горы, болото или пустыня. Полем может быть даже участок, расположенный на территории села или города. Наши предки, основывая поселение, не могли знать, что располагают его на рудном пласте, угольном или нефтяном месторождении.


Мне очень нравится название нашего рабочего места — поле. В нём сказывается память, уважение к изначальной, важнейшей на земле работе хлебопашца, кормящему полю.


Понятие это совершенно официальное. Жёсткие, сухие и придирчивые бухгалтера, избавленные, как принято думать, условиями своей бумажной работы от романтических чувств, выплачивают всем нам кроме зарплаты за время работы в экспедиции ещё и полевые. Эти деньги должны компенсировать лишения и тяготы жизни в «поле».


Мы — ихтиологи, гидробиологи, океанологи, и наше поле — море. Хотя пока люди его не пашут и не засевают, а только собирают урожай. Впрочем, отчего же я так безапелляционен? И "пашут", и "засевают". Рыбоводство развивается всё больше и больше и не только в тёплых водах Израиля или Индокитая. Норвегия, Дания, Швеция, Италия и Франция занимаются этим давно и успешно.


Мы здесь тоже не на последнем месте. В Чёрном и Каспийском морях успешно разводятся стерляди, белуги, осетры, и их гибрид — бестер. С дальневосточных морей переселены лососи, краб… — на север и пиленгас — в Черноморско-Азовский регион.


Кроме относительно неприхотливых карасей, карпов, пангасиусов и телапий выращиваются даже любительницы чистейшей холодной воды форели и более капризные и чувствительные к условиям жизни морские рыбы: тунцы, лососи, скумбрии. И где! В израильской пустыне. Компьютеры следят за всеми параметрами среды, вовремя кормят-поят и подают кислород…


Леонид с Сейшельским орехом. Орех находится в музее.Нет, наверное, места в мировом океане, куда бы в любое время года не добирались исследователи мореведы и вслед за ними промысловые корабли. До шестидесятых годов прошлого века изыскания новых необлавливаемых скоплений рыб проводились в близких к нашим берегам морях — на севере Атлантики и Тихого океана, а по мере их освоения регулярным рыбным промыслом, истощения ресурсов при одновременном увеличении потребностей страны в морепродуктах, исследователи продвигались всё дальше и дальше, едва успевая обеспечивать сырьевой базой траловый флот.


Мировой океан, ещё недавно бывший чуть ли не бесконечным, с «неисчерпаемыми» запасами водных животных оказался на удивление быстро конечным и исчерпаем. Потому что всё время росли не только мощности судов, совершенствовалась аппаратура разведки и слежения за косяками рыб, но и размеры «черпаков».


Очень скоро зона нашей деятельности замкнулась, Земля действительно оказалась и круглой, и маленькой. Образно говоря, мы очутились в положении золотоискателей, снявших сливки россыпного золота, настала пора углублённого изучения наших кочующих богатств, того, что раньше шло в отвалы. Упование на безграничные возможности открытия всё новых районов и объектов промысла окончилось. Пришло время более основательного исследования казалось бы уже хорошо известных районов океана, вовлечения в хозяйственный оборот тех рыб, которых ещё недавно сторонились, считая их непромысловыми.


Иногда я завидую геологам. Нашли месторождение полезного ископаемого, оконтурили, подсчитали запасы, и приходи сюда на следующий год или через десятилетие, никуда оно не сбежит. Не то с нашими живыми бродячими, вечно мигрирующими кладами.


У них непрерывное стремление куда-то сместиться, рассеяться или сконцентрироваться не там, где их ждут. Они требуют мониторинга, то есть постоянного слежения. Жизнь рыб и других морских обитателей подвластна влиянию множества постоянно меняющихся, как поверхность моря в шторм, факторов. Не все, ох далеко не все из которых познаны, а те, что известны, как следует не изучены. Течения, температуры, освещённость, концентрация пищевых организмов, рельеф и состав грунта, орография берега, солёность, наличие кислорода и биогенных элементов — эти и многие другие обстоятельства влияют на жизнь в океане и на каждый её элемент по-разному в течение года и в более длительные промежутки времени.


Вдобавок всё больше данных о том, что не без следа проходят для обитателей моря деятельность человека, цикличность процессов в океане и в атмосфере, ритмика солнечной активности, фазы Луны... А как на всём этом скажется глобальное потепление, таяние ледников, льдов Антарктиды? Океаны распресняются… И не является ли нынешнее потепление предвестником нового ледникового периода?


Все вышеперечисленные обстоятельства не фиксированы, а находятся в вечно изменяющейся взаимозависимости, поэтому столь трудно бывает составление долговременных прогнозов для рыбной промышленности.


Разумеется, такие исследования довольно дорогое удовольствие, они были под силу только тому государству, которого, к сожалению, больше нет. С его распадом прервалась цепь регулярных экспедиций во все уголки Мирового океана.


Об этом стоит пожалеть и выразить надежду, что познанное нами не пропадёт, а всегда может быть использовано грядущими поколениями учёных, так как оно осталось в научных статьях, отчётах, да и первичные материалы пока хранятся в архивах. Но работали мы не зря, один мой соплаватель доверительно сказал, что именно первичные полевые материалы и интересуют наших зарубежных коллег, и они бы могли купить их оптом…


Тому, кто захочет посвятить свою жизнь изучению моря, есть над чем работать, белых пятен в нём не меньше, чем в космосе. Океан ждёт своих Магелланов, Ньютонов и Менделеевых...


Предлагаемые читателю записки посвящены полевой работе тех, чьи имена можно встретить на страницах журналов — «Ихтиологического», «Гидробиологического», «Рыбное хозяйство», «Природа» и многих других. Есть они и на бортах научно-исследовательских судов, на карте Индийского океана, в видовых названиях рыб и других морских животных.


Но не только. Мне показалось нелишним рассказать о нашем морском быте, любопытных, до сих пор необъяснённых явлениях и случаях, об интересных и загадочных явлениях природы, которые наблюдал я или мои товарищи. О животных, делящих с нами вольно или невольно судовую жизнь…


В сущности, нашу планету надо было назвать Вода, поэтому я посчитал нужным уделить немного внимания и самому Океану, ибо он не только тихая и ласковая водичка у берегов тропических курортов. Его надо знать во всех проявлениях, относиться с уважением, и после нескольких погружений не обращаться с ним запанибрата, он ведь может и взбрыкнуть. И может быть, мои скромные советы будут полезны не только курортникам, но и дайверам.


Жизнь свела меня с неординарным человеком — Владимиром Васильевичем Логиновым, президентом Всеукраинского Клуба путешественников, членом Полярной Комиссии Российского Географического Общества АН. Любезно подаренная мне написанная им книга «Табакерка «Принца Альберта» о жизни и работе на Чукотке, о пересечениях его судьбы и судьбы легендарного полярного лётчика Ляпидевского, разрешила некоторые мои сомнения — упоминать или нет о личном. И я отважился рассказать о череде совершенно фантастических встреч, начало коим положило случайнейшее мимолётное знакомство в Ленинграде ещё, задолго до того, как я стал ходить в моря. Казалось бы, никак не связанное с будущей работой оно явилось как бы катализатором моих мыслей, таинственным образом свело воедино судьбу забытых людей, не своей волей канувших в волнах жизни. Порой мне и самому не верится, что всё это было.


И везде, где только доводилось мне бывать, я использовал любой повод, чтобы остаться наедине с Океаном: будь то в уютной бухте на отдалённом скалистом пляже или возле порта, в который мы зашли для бункеровки. Бывали такие встречи и на малонаселённых или даже совсем необитаемых островах, коих и до сих пор не так уж мало.


Работа и (так и хочется сказать высоким слогом) — ФАТУМ, СУДЬБА, подарили мне незабываемые — то смешные, то трагические и даже таинственные — встречи на земле, на воде, под водой. Удалось также несколько раз побывать в одних и тех же местах, что не менее интересно, чем открывать (хотя бы и для себя) что-то впервые.


Два года — 1962-1964-й — почти ежемесячные экспедиции в Чёрное и Азовское моря и на береговые пункты от Батуми до камышовых джунглей в дельте Дуная в районе сёл Некрасовка — Вилково.


Затем, 1964-1994-й гг. — акватория Индийского океана. Сюда вместились открытые воды и все моря от Красного, Персидского и Бенгальского заливов до Антарктиды и от восточного берега Африки до Индонезии.


Работа в Южном Йемене в двухгодичной командировке, поездки вдоль побережья Аравии в отдалённые рыбацкие посёлки до границы с Оманом. Выходы в море на хури и самбуках с рыбаками-арабами, памятные ночёвки в гостях у бедуинов и рыбаков.


В 1967-м году мои снимки были напечатаны в журнале «Наука и жизнь», затем отрывки предлагаемых записок и фотографии в разные годы печатались в таких изданиях как «Химия и жизнь», «Человек и природа», «Юный натуралист», «Спортсмен-подводник», «Рыбное хозяйство», «Природа и охота», «Муравейник», «Аква-хобби», «Неделя», «Российская охотничья газета», газета «Моя семья», журнале «Экспедиция» и издании Украинского Антарктического Центра — «Экспедиция ХХ1» и некоторых других.


Конечно, я не мог удержаться, чтобы не поместить на страницах записок воспоминания о разных интересностях, случавшихся в экспедициях не только лишь со мной, но и с другими соплавателями и сотрудниками нашей лаборатории.


Если посмотреть на карту, Чёрное море может показаться довольно большим, и только побывав в нём не однажды, пройдя за двое суток от Керчи до Босфора, и за сутки от Ялты до Синопа и обратно, я физически ощутил его малость на теле Земли. То ли дело меридионально вытянувшееся на две тысячи километров Красное, от Суэца до Баб-эль-Мандебского пролива! Но и оно по сравнению с океаном всего лишь необычайно жаркие пять суток из ста пятидесяти рейсовых.


Не во все свои экспедиции я уходил из родной Керчи, «ладоней двух морей». Севастополь, Феодосия, аэропорты Симферополя и Москвы. Полёт над планетой по меридианам позволил и с этой точки зрения обозреть нашу колыбель.


Прав полярный пилот Л.Н. Грацианский, писавший: человеку необходимо время от времени подниматься над мелочностью будничных житейских забот, ощущать величие Земли, на которой он живёт. Ощущение высоты простора преображает душу, очищает её.


С той же целью человек должен отправляться и в Океан, ибо, как говорили древние: «Жить необязательно, плавать необходимо».


Сейчас, когда не однажды вдоль, поперёк и наперекосяк пересечён Индийский океан, Антарктические воды, да и Атлантика не чужда мне, я осознал: и океаны, и сама Земля со всем, что на ней есть — малюсенькая драгоценная пылинка жизни в безбрежном Космосе. Как же надо любить и беречь наш, вполне возможно единственный космический корабль, чтобы он мог бесконечно плыть в просторах Вселенной!


Коллега, морской геолог, прекрасный поэт Людмила Хриптугова так рассказала о нашей работе в своих стихах:


Снова море зовёт, ухожу я, ребята,


Оставляя для вас тёплой суши уют,


И поверьте, меня не страницы «Паллады»,


А чужие ветра в дальних странствиях ждут.


Будут норды гудеть и раскачивать снасти,


Загорится на топе скупой огонёк,


И опять перед сном, уходящие с вахты,


Мы тихонько вздохнём, — «ну и трудный денёк!»


А потом океан будет злиться


И над судном смеясь, станет звать в глубину,


Но до боли в душе, нет, нельзя не влюбиться


В кружевах пенных брызг золотую волну.


Только солнце взойдёт после ветреной ночи,


Заступающей вахте сыграют подъём,


И по спикеру штурман нам штиль напророчит,


Хоть мы знаем, что к центру циклона идём.


Нам не будет покоя в безбрежной пучине,


Мы не ищем его — знали все на что шли,


Лишь увидите вы в набежавших морщинах,


Как близка всем нам тишь благодатной земли.


Ждёт наука от нас новых мудрых решений,


Даже если не сможем найти их сейчас,


Мы оставим «труды» для других поколений,


Тем, кто будет работать уже после нас…


 


Но окончится рейс, и я с вами как прежде


Буду утром седым в «альма матер» спешить,


И тогда под гитару споём о надежде,


И о том, как прекрасно на Земле этой жить.


Это будет когда-то и очень нескоро,


А пока ухожу я, но буду писать,


Об одном вас прошу: позабудьте все ссоры,


Приходите сегодня меня провожать.


Помянутым и неупомянутым в этой книге соплавателям по океанам и морям, в конечном счете по жизни, постигающим тайны природы в путешествиях по Земле, Времени и собственной Душе посвящается эта книга.


P.S. Книгу можно приобрести в Морском музее или прочесть в интернете 

http://dixipressmos.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=148&Itemid=131


Заказать: +7(978)-830-09-08.

Внизу на фото Леонид держит в руках сейшельский орех. Орех находится в музее.


О книге